БабадукБабадук - Вафля - Бабадук

Возраст: 30 лун Пол: кошка Вера: атеист Племя: одиночка Должность: -

Дополнительная информация: Прозвища: Дукки-Ду, Бадди, Ба

Внешность

Начнем с того, что Дукки на какую-то часть кровью принадлежит породе бурмилла, что сказывается на её окрасе: мягкая серебристая шерсть отдаленно напоминает горностаеву шкуру. Не упуская ещё один важный факт, копнем в родословную одиночки: поколений пять, а то и шесть назад, предки Ду именовались чистокровнейшими в своем роде речными воителями, пока преданность племени не дала трещины – и всё благодаря пресловутым злым-коварным чувствам. Пройдя пять фильтров, мощь статности речных воинов подверглась порядком приличной деформации. В общем, внушающих размеров Ду, как и остальные отпрыски Уинн и Ги, не получила. Тем не менее, телосложение охотницы – это именно тот случай, который просто характеризуют тремя словами: «мал, да удал». В свои 30 месяцев кошка сойдёт за подростка лун этак восьми-девяти, но нюансом здесь выступят шрамы, говорящие о том, что существо это уже успело пожить веселой жизнью: выразительные следы укуса на хвосте, бороздки на переносице, совсем свежий след от когтей на правом плече – всё это меркнет и бледнеет на фоне шрама, тянущегося от щеки и до правой брови ровной розовой полосой. Задевая глаз, он представляет собой узкий, но выразительный след, оставленный давно забытым конфликтом. Что именно Дукки не поделила с молодым грозовым воителем – сама она не помнит, да и не видит надобности вспоминать. Возвращаясь к повествованию о внешности. Бабадук – кошка крепкая: обладательница коротких кряжистых лап, тренированных плеч и коренастой шеи, она смело может назвать себя дикой кошкой, давая отпор как своим сверстникам, так и котам повыше, выигрывая главным образом за счет своей врожденной проворности. Зубы крепкие, но тупые и короткие; то же можно сказать и о когтях, однако, несмотря на свою крепость, один из «клинков» на передней левой лапе был утерян.   Шерсть средней длины, ближе к короткой – это Ду считает исключительно плюсом, т.к. не особо утруждает себя в уходе за ней: серебряная шерстка вечно встрепана, на сколько позволяет её длина, а на пузе нередко можно найти слепившиеся от городской грязи клоки шерсти. Кстати говоря, город неслабо повлиял не только на характер Бабадука, но и на внешность. По изначальной задумке, она должна обладать изящным переливом серебра от спины и белизны, уже захватывающей живот и носочки, но заметно тускнеет, меняется в оттенках, пропитавшись пылью. Тональному изменению не подверглись тёмно-серые кончики ушей и выразительное, крупное пятно над грязно-кирпичного цвета носом.    Что сказать о морде Дукки? Два широких в разрезах глаза, нос – одна штука, короткие густые усы, сама морда удлиненная, но от клиновидной далекая. На фоне коротких, относительно широких ушей выглядит весьма умилительно, пожалуй, не будь на ней сладенько-ехидной улыбочки, гармонирующей с диким взглядом выразительных карих глаз. Да и в целом кошка выглядит довольно «дико» - почему бы и нет? – всё, как надо для лесной бродяги.

Характер

Общительна и дружелюбна, но тумаков надавать может. При том тумаков таких достаточно ощутимых, а если шибко разойдётся – беды жди, беды, потому, что принять подобное она может за самую настоящую войну, а в войне Бабадук идет в упор и до конца и попытками своими достанет врага быстрее, чем предпримет какие-то реальные боевые действия. В общем, надает по ушам с радостью и высшей степени весельем, наплевав на последствия и на то, что кто-то в ответ или в наказание может надавать по ушам ей. Оправдываясь доброй традицией дружеских тумаков, невинно захлопает глазками и без промедлений переведет тему на что-нибудь совершенно несущественное, а это самое что-нибудь, в особенности несущественное Ду способна обсуждать час битый, пока не найдет что-нибудь ещё более глупое и скучное, чтобы превратить это в тему для философских рассуждений и глупых, совершенно неуместных шуток. Любительница подкалывать врагов, друзей, приятелей, родственников, стоящих рангом ниже, стоящих рангом выше – в общем, весь мир она не прочь превратить в предмет насмешек. Интеллектуальную беседу Вы с ней получите, когда в аду снег выпадет: выставляя себя главной заводилой компании, никогда не «опускающейся до уровня собачьих соплей и крокодильих слез», она никогда не даст открыть себя настоящую, а внутри её живет заядлый сентиментальный романтик, выскакивающий только в моменты жалости над собой любимой. Личности, перед которыми Ду сразу открыто выставляет себя философом с задумчивым взглядом, устремленным в никуда, как правило, являются объектами полного отсутствия всяческого интереса к ним. Бабадука они запоминают, как пытающегося поставить себя на ранг выше остальных – языком народным говоря, выпендриться – флегматичного интроверта, отчаянно пытающегося впихнуть свои знания куда угодно, лишь бы все знали, что башка её ещё не звенит, если по ней постучать. Вот на счет флегматичного интроверта они глубоко ошибаются: Бадди не скупа на эмоции, плохо умея скрыть их, а шумные компании, предпочтительно задир, – второй её дом. В подобных сильных компаниях с легкостью и без стыда подмазывается к верхушке, завоевывая положение более высокое. На многое готова пойти ради того самого положения. Дело даже не в жажде власти – в уважении, уважение – вот сладкий нектар, которым Бабадук готова упиваться до конца чертовой жизни - да что там жизни? - жизнь не важна, уважение – вот, что стоит выше. Даже самых близких друзей Ба бесстыдно подминает под себя, приговаривая с нагловатой усмешкой: «привыкай». «Привыкай» - единственное, пожалуй, средство, с помощью которого можно совладать с характером кошки без особого вреда нервам, на которых она вдохновленно бренчит при первой же подвернувшейся возможности. Бесконечно хитра и изворотлива, она, тем не менее, не может скрываться за маской ледяного спокойствия ни секунду. Постоянно испытывая всяческие переживания, Ду либо направляет эмоциональную энергию в другое русло, либо кричит всему миру о том, как ей плохо, как ей хорошо или как она волнуется. Чаще придерживается первого варианта, если, конечно, находится в этот момент не с близкими. А в близкие к ней записаться не очень-то и сложно; да, бывал печальный опыт, но унывать – не наш удел, как и учиться на ошибках. Повторит снова и снова, ничего толком в своей жизни не меняя, не подгоняя под рамки своего возраста – лишь добавляя новые поводы ошибиться.   С превеликим удовольствием принимает к себе в друзья, предупреждая шуткой, что будет это нелегко. Что «это»? Жизнь будет нелегка после принятия в неё  – девочки боевого характера и детской напористости. Неусидчива, чем, опять же, доставляет массу проблем себе и окружающим. Окружающим в основном: свои проблемы Дукки без расспросов устраняет, принимая порою чрезвычайно жестокие меры.

Биография

Началось все с пылкого, страстного романа деспотичного главаря городской банды с относительно флегматичной, но не особо рассудительной юной одиночкой. Разница в возрасте превышала лун этак десять, поэтому по окончанию кратковременного порыва страсти, Гиэт бросил свою возлюбленную у темных переулков на произвол судьбы, оставив Уиннифред растить его отпрысков в одиночестве: мол, разборчивее в свои года нужно быть в связях. Уинн как-то даже не особо волновало то, что, увидев слабый намек на животик, её любимый скоропостижно поспешил свалить, даже не постаравшись оформить свою прощальную речь, как подобает. Она прекрасно знала, что такое рано или поздно должно случиться и, видимо, не была особо против, раз уж пошла дальше. Всю заботу о себе Уинни предоставила своей старшей сестричке, с которой была в особых теплых отношениях, сохранившихся с детства. Знакомя вас с таким персонажем, как Добрая Тётушка Лиз, спешу пропустить повествование о длительном походе сестер к заброшенному дому и перейти непосредственно к рождению Бабадука. Рождение её произошло именно в тот период суток, когда дело уже, вроде, клонит к рассвету, но луна ещё серебрится в зените, а солнце не показывается на горизонте, хотя небо уже заливается коньячным светом. Уже под наступление осени Ду вместе с двумя братьями и сестрой покинула материнскую утробу, с воинственным визгом расправляя легкие согретым четырьмя стенами воздухом. При рождении имени удостоилась только одна дочь Уиннифред, и, как вы уже наверняка догадались, то была не наша героиня, а её сестра, названная Мартой. Несомненно, такой факт не мог не вызывать недопонимания со стороны Лиз, как и самих котят. Что-либо объяснять Уинни отказалась, при том отказалась не особо дружелюбно и вежливо. Что касается самих котяток, росли они в любви, окружаемые опекой обеих сестер. Так было добрых три месяца, а по окончанию порывов материнского инстинкта, были полностью переданы на воспитание Лизе. То была кошка мягкая, слабохарактерная и бесконечно заботливая – большая находка для котят, но проблема для подрастающих городских котов. В общем, дошло это первой – возможно и последней – именно до безымянной дочки бродяги, и та, ковыляя на коротких ножонках, поспешила улепетывать из родительского гнезда. Выйдя на мрачные каменные просторы, где правит пыль и смрад, котенок гордо назвался Бабадуком, на зло матери с сестрой и на зависть братьям. В городе она одна, наверное, и дня бы не выжила – благо, была подобрана неким неразумным существом, в упор отказывающимся принимать тот факт, что родители ему уж десять лет как наказывают довольствоваться тем, что имеем, а имеем мы старого вислоухого пса, с которым четырехмесячный котенок уж точно не уживется. Ужился, однако, при том став чем-то вроде наставника, хотя в основном учил только воровать у глупых двуногих харчу и лаять. Бадди, кстати, до сих пор в моменты негодования издает странные рявкающие звуки, отдаленно напоминающие собачий лай. В общем, старик-пес-вислоухий стал не блещущим мудростью, но наученным на своих ошибках первым другом для полугодовалой Ду, на момент своего пребывания у людей звавшейся Вафлей, но упорно на это имя не откликающейся. В семь месяцев со словами «ну, нет, так жить нельзя», Бабадук стала готовить бесхитростный план побега и уговаривать своего старого друга следовать за ней, но была вознаграждена лишь усмешкой и словами о том, что он слишком стар, чтобы начинать новую жизнь. Эту фразу Ду до сих пор в упор не понимает и, вероятно, поймет только лишь лет под десять. В общем, в надежде начать новую жизнь, кошка петляет по дворам и улицам, пока однажды не натыкается на банду, куда сразу же и без вопросов принимается, угрожая своим свирепым клыкастым другом-боевым псом. Здесь впервые проявляются её качества лидера; но не того, кто ведет за собой вперед, а надменного кнута, жаждущего уважения ото всех и каждого – словом, папина дочурка. Жизнь в банде ей не понравилась. Вернее, больше ей не нравилась: здесь она подкачалась, набрав приличную мышечную массу, научилась охотиться и заняла почетный пьедестал в иерархии банды – короче говоря, добилась всего, чего хотела, и теперь ей нужен был новый уровень. Под ночь, убедившись, что лишних глаз поблизости нет, благополучно слиняла, с собой прихватив Писклю – пятилунного котенка одного из бандитов, ставшего Бадди одновременно и другом, и чересчур исполнительной шестеркой. Наслышанный от одного из маразматичных стариканов города, он без конца твердил Бабадуку о лесных племенах – этаких бандах с утвержденной политикой, принципами и моралью. В общем, вынудил он. Вынудил на долгое путешествие к лесу, а потом и длительное бессмысленное скитание по нему. Сейчас у Ду всё нормально: живая, вроде, лапы на месте, хвост цел, голова пока на плечах.

Связь: vk.com/holutoridea

Пробный пост Пост взят с другого форума и написан от лица другого персонажа, домашней кошки, впервые вышедшей в лес Даже каким-то мрачным взгляд вышел. Вроде, хотела изобразить что-то типа непонимания, приподняв одну бровь в стиле «что, прости?», но вместо этого выразительно наклонила вперед голову и исподлобья взглянула сначала на Нуартье, а затем и на Эрика. Лед медленно таял под подушечками лап, а ветер бил в морду, и мне пришлось прижать уши к голове, чтобы не отморозить их. Скрюченная и опустившая уши я явно не должна была вызывать доверия, какими бы психами все мое окружение не было. Бледно-зеленые глаза блеснули, отражая холодный свет полузимнего восхода, и их взгляд упал на мышь, зажатую в лапах Эрика. Я быстро моргнула. - Ты ее убил, - достаточно громко заявила я, расправляя узкие плечи. Застыв на пару мгновений, кивнула, как бы в подтверждение своих слов, словно убедившись в правдивости своего утверждения только сейчас.  – Убил. Глубоко вздохнув, я поскребла передними лапками по тонкой корке льда, скрывающей засохшую траву, с какой-то особой - дотошной и светлой в причудливом сплетение горечью пропитывая каждую приходящую мысль о доме. Приходящую с интервалом в три секунды. Две. Одну. Четыре. Я не скучала по мягкому корму, (несмотря на то, что мне как-то относительно поплохело при взгляде на обмякшее в когтях Эрика тельце мышки) по именной миске или уютной постели хозяев. По стеклам, защищающим от дождя, даже если очень плотно к ним прижаться. Даже если ты всей мордой вожмешься в них, влаги ты вовсе и не почувствуешь. Не скучала по Их голосу. Я скучала по воспоминаниям. По фантазиям, по желанию хлопком лапы разорвать дом, по мечтам об охоте. Охотиться-то я ни в жизнь не охотилась, а при виде окружившего нас кольца птичьих трупиков желание с чем-то живым контактировать вообще отпало моментально. Тем не менее, голод стоял выше моих моральных принципов и изнеженной домашней душенки, сочувствующей всем и каждому, что видит, даже если видимых признаков для сочувствия не находилось. Так что, в общем-то, и желания возражать Эрику на его предложение об охоте не находилось. Одарив вопросительным и несколько измученным взглядом Нуартье, я выпрямилась и повертела головой. Слови. Слови. Легко, блин, сказать. Особенно если ты ничего такого не испытывал. Страха, что провалишься перед теми, кого видишь впервые в том деле, о котором не думал прежде в последние двенадцать часов. В первые девять из этих двенадцати мне вообще было на все откровенно плевать. В последующие два я была от носа и до кончика хвоста терзаема сомнениями. И один час я боялась. Представьте: целый час неумолимого страха и сомнений. - Ладно, - выдохнула я, прикрыв глаза. Голос чуть дрогнул, но, надеюсь, это было не так заметно для Нуартье с Эриком, как для меня. Прозвучало это без тени усталости, но с каким-то неуместным полуозорным-котяческим волнением. – А если у меня не получиться? Что тогда? Я с вызовом посмотрела на Эрика и, не дожидаясь ответа ни от него, ни от Де Вильфора, медленно развернулась, демонстративно выпятив грудку и прижав уши к голове сильнее. Надеюсь, они не перегрызут друг другу глотки, пока я буду предпринимать свои отчаянные попытки что-нибудь да словить… Что там было первым?.. Ах, да. Первое испытание – Акито. Испытание страхом перед грядущими переменами. Перед тем, что ждет меня по ту сторону моста. Второе. Испытание сложностью выбора. Грозовое или Кровавое? Прошла? Не прошла. Меня спасла Поли. Её имя теперь будет значить для меня больше, чем имя родной матери, которую я знать не знала, пусть земля ей будет пухом. Аминь. И всякая прочая байда.  Не знаю, что было дальше, но сейчас для меня настала пора… я сбилась со счета, кажется. Следующее испытание. Я должна не позволить себе умереть от голода. Не самое жуткое после всего этого, но, должно быть, весьма и весьма сложное. - Ладно! – уже бодрее повторила я, по очереди дернув плечами. В очередной раз с сомнением покосившись на котов, я юркнула в переплетения голых ветвей и спустя пару мгновений скрылась из виду. Лес внутри выглядел еще более угрожающим, чем представал перед взглядом с моста. Здесь он становился гуще; серые, черные переплетения ветвей тянулись к пустому безликому небу, где чернело птичье гнездо. Редкие зеленые деревца, покрытые колючими тонкими листочками, несмотря на их вполне себе позитивный цвет, казались едиными с мрачной картиной заснувшего в начале сезона леса. Я подняла лапку, примеряя, как бы перешагнуть горстку пожелтевших колючек, и уже через долю секунды с эпичностью мертвой крысы заваливалась на бок, как-то чересчур бурно отреагировав на отразившийся от скал вороний крик. Тихо сругнувшись, я распласталась на раскормленном слишком уж щедрыми и снисходительными людьми пузе и втянула воздух приоткрытым ртом, пытаясь учуять хоть что-то, кроме запаха прогнившей земли. Я знаю его, потому что в первые свои шесть-семь месяцев могла без объяснений выскакивать во двор. И что-то все же нашлось. Мокрая шерсть, и, вроде, молоко. Не мой запах, потому что от меня теперь пахло, эм… Переработанной пищей, если угодно. Надо быть более осторожной, когда в следующий раз повадишься в снег нырять, - мысленно отругала себя я, поднявшись на полусогнутые лапы и пытаясь идти по запаху. Лааадно, – не умолкал голос в голове. – Ладно. Предположим, ты и найдешь что-то. Мышь, птицу или Эрика. И что потом? Я повела ушами, чувствуя, как запах усиляется и, вроде, обнаружила в колебаниях воздуха не очень слабый шорох. Отдамся на волю инстинктам, – решила я, с каким-то детским трепетом улавливая новые шорохи. Застыла. Да, здесь, - я кивнула. Здесь. Мне лишь стоило заглянуть за ствол поваленного дерева. Стоило лишь… Я видела кусочек черной шкурки. Выпустила когти уже в полете, кажется. Поймать у меня все равно ничего не получилось бы. Лапы мои были вытянуты, выставлены вперед, и мне удалось буквально проехаться на когтях по спине огромного черно-белого зверя. Внутри головы раздался оглушительный звон, и я покатилась по заснеженной земле, боком впечатавшись в, наверное, миллионное в этом лесу дерево. Сквозь дымку страха и слезы, застилающие глаза, я увидела  Его вытянутую морду с большим нелепым носом и сравнительно маленьким ртом с толстыми и длинными клыками. Ты говоришь: чтоооо Ты говоришь: помогите Но ничего не говоришь. Ты издаешь оглушительный визг, переваливаясь на лапы и отползая за дерево.